[color= #9d6e2c;]Спойлер. Нажмите для прочтения[/color]
О, Джордж, как молоды мы были…
Совсем как эти студенты, что смотрят на нас сегодня.
Меня, как и Джорджа, в самый последний момент попросили подняться сюда и сказать пару слов, так что у меня нет заранее заготовленной речи. Поэтому я решил рассказать вам кое о чём, о чём меня однажды спросили много лет назад. Тогда я не сумел как следует ответить на вопрос. Меня спросили – почему я занимаюсь этим, и мне пришёл в голову несколько дерзкий ответ: “Я мечтаю для того, чтобы жить”. Прошли годы, и я понял, что так оно и есть – я действительно мечтаю, чтобы жить. Вот к чему я пришёл в своей жизни, и именно так я всегда хотел жить. Но, в то же время, у меня никогда не было плана карьеры. Все мы строим планы, иногда мы начинаем их строить, только когда приходит пора выбирать специальность. Что касается меня, то я поступил в университет, который не готовил специалистов в той сфере, какую я хотел – кино и телевидение. Поэтому я выбрал английский язык, так как отец посоветовал мне озаботиться запасным карьерным вариантом – на всякий случай, если с режиссурой кино у меня не срастется.
Он сказал мне: “Если ты получишь эту специальность, ты сможешь преподавать. Это благородная профессия”. И я полностью согласен с этим утверждением. Пожалуй, это самое прекрасное занятие на свете; кроме того, сегодня учителя – это герои, получающие самую незаслуженно низкую заработную плату [аплодисменты]. Но мне не нужно было благородство, я хотел стать кинорежиссёром.
Я расскажу, с чего всё началось. Всё произошло по воле случая. Когда мне было шесть или семь лет, отец пообещал мне, что отведёт меня на «Величайшее представление на свете». Вы понимаете, что значит - сказать шести- или семилетнему мальчику, что сводите его на «Величайшее представление на свете». Я был взбудоражен, как никогда. Отец принялся расписывать, что там будут укротители львов, цирковые номера, клоуны, гимнасты на трапеции… Моей радости не было предела, я целую неделю с нетерпением ждал этого дня. И вот настал уикэнд, мы добрались на своей машине до Филадельфии (тогда мы жили в небольшом городке в Нью-Джерси). Было холодно – дело было зимой, в праздничный сезон – и мы простояли на улице в огромной очереди, кажется, несколько часов. Думаю, мы были в очереди два с половиной часа. Очередь еле двигалась, а я недоумевал, где же цирковой навес – я ожидал увидеть навес, а там была только кирпичная стена. Мы вошли в парадную дверь и очутились в просторном зале с приглушенным светом.
Помню, в зале было множество розовых и фиолетовых огоньков, и всё это здание походило на церковь. Стены украшала вычурная резьба. В помещении не было никаких иконических знаков, и всё же казалось, что это место для поклонения. Немного даже смахивало на синагогу. Я всё ещё был сбит с толку насчёт «Величайшего представления на свете». Я сел в кресло. Все кресла были направлены вперёд, никаких трибун, только кресла и большой красный занавес, который навсегда запомнился мне. Занавес поднялся, свет погас, и на экране появилось тусклое изображение, слегка колеблющееся, слегка зернистое – мне это было хорошо видно, потому что мы сидели довольно близко. И в этот момент я вдруг осознал, что папа обманул меня. Он предал меня, отведя в место, которое не было цирком – это был фильм о цирке. Никогда прежде я не видел кино. Это был первый фильм, который я посмотрел – режиссёр Сесил Б. ДеМилль, «Величайшее представление на свете». До этого я не видел художественных фильмов. Я уже смотрел телепередачи, поскольку мой отец был инженером-электриком и одно время, ещё до того, как попал в RCA, он ремонтировал первые модели телевизоров в начале пятидесятых. Я был знаком с телевидением, но не с большим кинематографом, и это было моё знакомство с ним. Чувство разочарования и обиды на это предательство длилось, наверное, минут десять, после чего я стал ещё одной жертвой этого потрясающего наркотика, именуемого кинематографом. Теперь я находился уже не в кинотеатре и не в своём кресле, и это помещение уже не казалось церковью – хотя это было место со столь же сильным религиозным мотивом и элементом поклонения – я с головой окунулся в это приключение. Я разделил свою жизнь с жизнями людей на экране, которых никогда прежде не видел, и всё, что я знал о них – это то, что увидел в фильме, но всё это стало частью моей жизни.
Если вы помните, центральную часть этой картины занимает ужасная железнодорожная катастрофа: мчащийся по рельсам состав налетал на автомобиль, человек пытался остановить поезд, отчаянно сигнализируя машинисту, но поезд всё-таки врезался в машину, машина, кувыркаясь, перелетела через локомотив, и состав сошёл с рельс – страшное зрелище, груда железа… Этот эпизод содержал визуальные эффекты – как я потом выяснил, в кадре были миниатюрные модели, но всё это выглядело правдоподобно, как наяву – самая жуткая катастрофа, какую я когда-либо видел. Так я заинтересовался… нет, не созданием кино – я попросил папу купить мне игрушечную железную дорогу. Став в некотором роде участником этого невероятного зрелища, я захотел иметь свою железную дорогу. И отец подарил мне мою первую электрическую железную дорогу фирмы «Лайонел» на Рождество – там был паровоз, вагон с углём и несколько пассажирских вагонов. Но на следующий год я попросил такой же подарок – мне нужно было два состава. И с каждым годом я собирал всё больше и больше вагонов, пассажиров, семафоров, знаков – я просто помешался на игрушечных железных дорогах. Я отвёл под них довольно большое пространство – кстати, к тому времени мы переехали из Нью-Джерси в Финикс, штат Аризона, местечко, где двенадцатилетнему мальчишке абсолютно нечем было заняться – свободного времени у меня было предостаточно, и я задумался, смогу ли я воссоздать эту сцену из «Величайшего представления на свете», засевшую в памяти с семилетнего возраста. Я решил повторить эту аварию. Я взял два поезда и столкнул их друг об дружку так, что те сломались. Я пожаловался папе, что мои локомотивы сломались, тот спросил, как это произошло, я честно ответил, что устроил им лобовое столкновение. Отец починил их. Через неделю я снова их сломал. Тогда отец предупредил меня, что если это снова повторится, он отберёт у меня железную дорогу и я останусь без своих любимых поездов.
Но этот фильм зажёг во мне что-то, чему я не мог сопротивляться – во что бы то ни стало, я должен был увидеть, как эти поезда бьются лоб в лоб. В то же время, мне совсем не хотелось потерять железную дорогу. У нас в доме была отцовская 8мм кинокамера Kodak с тремя объективами – широкоугольным, средним и для крупных планов – которой я никогда прежде особо не интересовался, но вдруг я придумал, что можно сделать: ведь если я сниму на плёнку столкновение поездов, потом я смогу пересматривать это сколько угодно! Так я снял свой первый фильм. Я снял сперва один поезд – пользуясь только камерой, у меня не было монтажного устройства – положив камеру на рельсы, точно как дети любят рассматривать игрушки перед самым носом, чтобы они казались настоящего размера. Я просто снял первый поезд, едущий слева направо, остановил камеру, развернул её, снял второй поезд, едущий справа налево, и я интуитивно понимал, что теперь надо разместить камеру прямо посередине и, когда поезда встретятся в середине, я добьюсь желаемого. Так я и поступил; к счастью, поезда остались невредимы, а вот отснятый фильм я засмотрел до дыр. Это навело меня на мысль – интересно, а что ещё я мог бы сделать с этой камерой?..
С этого всё и началось.
Вот как я стал режиссёром.
Впервые я почувствовал, что снискал одобрение окружающих с моим выбором профессии, когда я был бойскаутом. Мне нужно было получить значок за достижения в фотографии – чтобы заработать его, надо было рассказать историю при помощи фотографий. Но мой фотоаппарат был неисправен, и я спросил у вожатого разрешения воспользоваться кинокамерой. Он разрешил, и я поставил небольшой вестерн «Дымок из ствола»… с моей стороны это был смелый шаг, ведь в те дни у всех на слуху был одноимённый телесериал с Джеймсом Арнессом. В моём вестерне снялись мои сёстры, друзья, соседи, другие бойскауты – у всех были ковбойские наряды, ведь все мы жили в Аризоне. Все актёры принесли свои ковбойские костюмы, мы сделали маленький вестерн и, когда пятничным вечером мы устроили его показ нашему отряду, они просто взорвались. Ребята кричали, хлопали и смеялись – кто над шутками фильма, кто над самим фильмом, мне было всё равно – главное, отклик был. И этот отклик зажёг во мне огонь, и с тех пор я стремился никогда не терять связи с этой информацией, с коллективным отзывом – возможно, именно по этой причине все мои первые фильмы были о вас: самым главным в моих ранних фильмах было прислушиваться к вам, сотрудничать с вами, думать о вас, находясь по ту сторону камеры – думать, что заведёт вас, что приведёт вас в восторг, что рассмешит вас, а что напугает, как сделать ожидание напряжённым, нагнести тумана из-за неработающей акулы. Все вы – мои партнёры, моя публика; я сотрудничаю с вами, и вы сотрудничаете со мной. Моя карьера началась с этих замечательных событий, и я хочу подчеркнуть, что с тех пор у меня не было другого выбора.
У меня не было выбора.
Когда у вас есть мечта… Мечта – это не то, что, по вашему мнению, должно произойти. Это не то, к чему вы готовитесь. Мечта всегда рождается позади вас, а не появляется перед вашими глазами; она проникает в вас тайком. Когда у вас есть мечта, она не так часто кричит вам: “Вот кто ты, вот твоё призвание”. Иногда она тихо шепчет. И я всегда говорю своим детям: сложнее всего услышать собственные инстинкты; интуиция всегда шепчет, никогда не кричит. Её тяжело услышать, поэтому постоянно будьте готовы прислушаться к её тихому зову. Она редко когда повышает свой голос. И если вы услышите этот шёпот, ваше сердце затрепещет, и вам захочется заниматься чем-то до конца своих дней, и вы изберёте этот путь. И от этого всем нам станет лучше. Большое спасибо.