Опубликовано 17 Январь 2008 - 00:00
Кстати рабочее название фильма "Безусловный эффект шаровой молнии".
Мнение очень хорошего критика Д. Горелова:
"Унесенные ветром" по-михалковски
Говорят, что "Утомленные солнцем" - это название-кирпич. Ну и что? "Унесенные ветром" - тоже название-кирпич, а ничего, за пятьдесят лет привыкли. И логотипы у них, между прочим, схожие - старорежимной радугой на манер экслибриса какой-нибудь Мариэтты Шагинян. По всему выходит, что масса Н.С.Михалков снял вторую вселенскую драму крутонравных, однако доброхотных господ, смятых восставшею чернью. И не суть, что у черни на этот раз были длинные музыкальные пальцы, стрелочка на брюках и сомнительное происхождение, а у разомлевших на солнце патрициев - рыжие фиксы, ромбы в петлицах и взор-огонь, коего шугалась вся Красная Армия до главкомовского жеребца Супостата.
Важно, что озверевшие козлята в который раз за истекшее столетие схарчили волка. Вольно ж, конечно, по этому поводу и посмеяться - а Михалков заплакал. По канувшему Большому Стилю. По последнему дню Помпеи. По руинам египетских пирамид, что хоть и строились руками рабов - а все ж таки чудо света, не хухры-мухры.
Снимем же тюбетейки, братие.
Нельзя каннских винить, что не дали Михалкову "пальму". Они здесь не жили. Они не знают, что такое салат на Первомай, "Незнайка на Луне" и портреты офицеров-дедушек в полированной деревянной рамке на пианино. Они еще сыны.
И пяточки у них розовые-нежные, как у дочери комдива Сергея Петровича Котова Нади, баловницы-стрекозы. В отличие от стоптанной комдивовской подошвы, об которую хоть папиросы гаси.
А не увидели они того, что дважды дворянин государства российского Никита Сергеич Михалков, чтимый не за то и не так, за усы, а не за парадоксы, славянофил и коннозаводчик, раздольный и бескрайний бешеный барин позднемосковья, исполнил наконец дело всей своей жизни, ради которого, может быть, и сохранил господь этот осколок белой кости нетронутым, и возвел из князей в князи, и уберег от высылки с поражением в правах. Потому что только ему дано было непредвзято осмыслить наш новейший буржуазно-демократический переворот и снять фильм о нем злой и честный - с перехлестами, конечно, но на то и художник в стае, чтоб узда рвалась. И нет в нем никаких поддавков советской власти, многими напрасно увиденных, - поскольку Котов Сергей Петрович со всеми своими очень искренними монологами о счастье маленьких девочек - такой же волчище серый хвостище, что и недруги его подколодные, разве что мощный и красивый в своей злой победительной силе. И затем и произошел тот финальный композиционный сбой, когда можно бы уже и закончить, а фильм все идет, - чтобы прорвался через все эти развеселые золотые зубы и пионерские тюбетейки рык о прямом телефончике товарищу Сталину, после которого "они" все встанут "смирно" и будут в жопу его целовать. Не зря девочка спрашивает всех про зоопарк, зоопарк, зоопарк. Все хищники, все - только один с привлекательной грацией сытого зверюги. Один - один.
Есть, конечно, и там вялые чеховские приживалы в углу диванчика, профессора римского права, не сдавшие зачет по марксизму-ленинизму, желающие все вспять, но задаром, - да где их нет. Такие любой власти любы ввиду резонерства и покорного взгляда по-над очками: мол, vita brevis est, нам ли лбом да в тесовые ворота. Как-нибудь докряхтим.
А дело делают двое, два полюса планеты, два врага - видимо, разрывающие надвое и самого режиссера. И меньше всего в их противостоянии конкретной вражды комдива Котова с бывшим панычем Дмитрием Урусовым, который теперь снова на коне, потому что служит в НКВД, хоть виду и не подает - позволяет красному коннику нагуляться по травке в последний нонешний денечек. А есть круглое зеркало, в котором видно, как пришли Бывшие с обманом, юлой, неведомою тайной силой сломали, смяли Великую Эпоху и Великих Людей - открытых, искренних и веселых злодеев, Чапаевых. Книжные мальчики, знающие, как выяснилось, пистолету, взяли реванш у ухарей-большаков с наколкой "Серега" на мохнатом седом плече. С налету - с повороту измял вихорь черный солнечную поляночку медовой дореформенной Руси. Русь вечно подавалась у нас женскими образами - лирическими-нежными-чувствительными, в белых носочках. Вот ее они и делят-перетягивают - комдивскую жену и панычеву любовь, и она в смятении, а все же к комдиву красному льнет сильнее, потому как дети общие.
И зовут ее сразу и по-гайдаровски, и по-бунински - Маруся. Руся. Ясно все.
Начинается-то история чистым Гайдаром. Носится по хлебам верхами рассупоненный выходной комдив - в намет, врасседелку, герой, пионерская отрада. А потом уходит с дочей гулять, потому как мамка на нас недовольная, и мы ее с собой не возьмем. А пионеры дуют в горн, и любят солнце и танки, и гроход армад, и мощь эскадрилий, спешащих куда-то на выручку Мальчишу-Кибальчишу. Только у Гайдара большие и добрые люди вечно сваливались с неба в конце - и прыгающие в "Судьбу барабанщика" чекисты, и всадники РВС, и вообще непобедимая Красная Армия, у которой есть своя военная тайна, от которой не будет вам покоя ни темной ночью, ни ясным днем, так что готовьтесь уж сразу к бою, проклятые трусищи-буржуищи.
И приходят они, буржуищи, одевшись Плохишом: в шутовской бороде, панаме и слепецких черных очках кота Базилио, так что сразу и не узнать их - только лишь иногда блеснет шаровой молнией недобрый "Взгляд" да пробегут мурашки по коже от ломаного злого веселья паяца-петрушки. Он, Митя Урусов, был в этом доме всем, и на печке отмечали его маленький ростик, и девочка Руся готовилась в любимые жены молодому офицерику, - но пришли как-то большие и открытые и выгнали зайку из лубяного домика, - причем Руся под это дело здорово кровью умылась, да откачали: не знала, что пилиться надобно не поперек, а повдоль - вот и зажило. И вот теперь зайка, вдоволь наскитавшись по заграницам, напевшись по чужим закутам да озлившись на горьких хлебах, пришел забирать лубяной домик назад. Только жить-поживать ладком в теремке том уже не придется ни мышке Марусе, ни квакушкам-родственницам, ни безобидному ежику Кирику, ни прочим членам семьи изменника Родины и японского шпиона Котова С. П. Отросли у зайки передние резцы за последнее время сильно.
И встает за всем этим лютая неприязнь комдива Михалкова к резвым хохотунчикам-прыгункам, обманом и хитростью вошедшим в доверие к тем, кто вышиб их когда-то с насиженных мест гарной кавалерийской атакой.Пришли, заболтали, закружили, а после выложили козыри на стол и дали два часа на сборы: комдив дуррак! По усам его!
И Руся пошла по этапу, и маленькая шустрая девочка Надя, совсем уж было полюбившая незваного белого гостя-подберезовика, и прочие бабушки с комдивской дачи. И некому стало подтягивать "бом-бом" и быть массовкой для учений гражданской обороны.
Котофей Михалков, как и подобает аристократу, чеховеду и старосветскому помещику, восстал против любых революций, бурь и мировых пожаров, которые всегда тонкие раздувают против толстых и красивых. Это понятно. Он при всех режимах был толстый - кому ж еще вставать под консервативное знамя? Вот он и воссоздает бережно тот укоренившийся строгий уклад, разрушенный, разметанный появлением мелкого фигляра-чечеточника, друга семьи, за которым пришли уже настоящие красномордые гориллы с пушками и кастетами, на черных лимузинах, и наложили на все потную волосатую пятерню. Вот папино кресло, из которого положено гонять всех непрошеных зайцев зубами щелк. Вот папина баня, где в сто раз лучше, чем в ванной, а еще туда ходили Пушкин с Суворовым. Вот супница от прадедушкиного сервиза на свадьбу. А вот три "Красных Знамени", которые "лучше на груди, чем на подушке впереди". А у этих? Вобла, наган да голый пупс. Наган у нас и у самих есть, правда. Надюш? А вот мы товарищу Сталину позвоним, гению воздухоплавания и дирижаблестроения, он им вставит арбуз, ага?
А не вставит ведь. Потому что прощение шут отмолил делами - восемью выманенными в Россию и сданными в расход соратниками-генералами.И в этом, друг ситный, журавель задумчивый, меж нами принципиальная разница. Я вашего брата четыре года гнал в три шеи от Урала до Курил, а ты своих продал за франки и красивую жизнь при посольстве. И это - удар Михалкова-отца в самое сплетение, потому что и впрямь среди знаменосцев нашей буржуазной революции, среди злых Митюль - аж девяносто процентов переметнувшихся вчерашних коммунаров, друзей семьи. И все-таки это перехлест, потому что не только ражие сявки сидят за ними в иномарках цвета воронова крыла. Есть и пешие, кто помоложе да побескорыстнее, одного с комдивом замеса, да не одного полку. И Надю они вовсе даже не трогали - расти, девочка, шуруй по жизни, не бывает из людей путного без стоптанных пяток.
Но на то, повторяю, и художник, чтоб увлекаться.
А в остальном - всем правдам правда. До нового мира еще ой как далековато, а по членам семьи да профессорам римского права уже коромыслом въехало сильнее сильного. Особенно по тем, кто ныне все больше в качалке да на диванчике. По Первомаю, Незнайке и супнице. И оскал у новой власти временами особенно неприятный. И грузовик с мебелью все никак не дойдет до дома, до той сказочной Загорянки, где всегда лето, все папы дома и никто не разбивает голубых чашек.
Ну разве этим дурням на их золотых пальмах такое понять?</p>