Композитор: Клинт Иствуд.
Исполнитель: Клинт Иствуд.
Реквием.
Существует в массах некое предвзятое отношение к фильмам, в производстве которых один и тот же кинодеятель играет сразу несколько ключевых ролей. Чаще всего можно наблюдать ситуацию, когда в одном лице совмещаются автор сценария и режиссер. А уж результат поистине наполеоновской универсализации, когда один и тот же человек одновременно пишет сценарий, режиссирует картину, играет там главную роль, да ко всему прочему еще и является ее продюссером, вызывает в мире кино такой хаос, что начинает казаться, будто кто-то наверху решил повторить шутку с Вавилонской башней. Критики кино и простые зрители будто сходят с ума и перестают понимать друг друга, с пеной у рта доказывая состоятельность именно своего видения произошедшего на экране, в упор не признавая предпосылок, на которых основываются носители противоположного взгляда. За примерами далеко ходить не нужно, достаточно вспомнить недавний "Джон Рембо" или чуть более давний "Eyes wide shut", где Кубрик отстал от Сталлоне лишь по актерской линии. Но сейчас речь не столько о функции универсального кинодеятеля, сколько о причине, которая побуждает его идти на такой шаг.
Фильм Иствуда хорош хотя бы потому, что два с половиной часа держит внимание зрителя одной лишь фигурой главного героя. Много ли таких фильмов вы знаете? В фильме есть несколько острых сцен, но их роль в фильме вторична, они служат лишь фоном, оттеняя силуэт героя Иствуда. В принципе, не только эти сцены делают такую черновую работу. Тао, его сестра, его мать и бабушка, семейный шаман, братья Ковальски со своими семьями, соседи, латиносы, китайцы, негрилы, ирландский духовник, итальянец-цирюльник, собака, белый пикап, пиво и сигареты, гномики и цветы, гараж с инструментом, орден, пистолет, ружье, кашель, даже корейская война - все это декорации, которыми Иствуд пользуется, чтобы рассказать историю Уолта Ковальски, человека, который знает что такое жизнь и что такое смерть, самыми великими грехами которого являются поцелуй чужой женщины и его собственный характер, помешавший ему уделить больше времени своим сыновьям. Смерть жены откроет в его сердце местечко для людей, которые его окружают. Пусть не сразу, пусть он будет этому сопротивляться, но он позволит им стать частью своей жизни, и сам станет частью их. Этим лишний раз подчеркивается тот факт, что акцент фильма лежит не на эпизодах столкновения с произволом и безразличием, а напротив, именно сцены "воспитания" занимают центральную и большую часть картины. Непрерываемость жизненного цикла, когда на месте облетающих листьев уже вырастают свежие, только проклюнувшиеся из почек, но уже повторяющие очертания тех, уходящих - вот он пафос фильма, светлый пафос, подернутый, словно рябью от внезапно налетевшего бриза, горечью непременной утраты. А утрата действительно непременна, и здесь Иствуд не открывает Америку. Рассказывая историю, он не отрывается от рамок канона, который, как рок, тяготеет над главным героем. И нельзя сказать, что сам Ковальски не чувствует этот рок. И тот план, над которым он думает - предначертанная веха в летописи его судьбы. И ружье в его руках на лужайке - давно задуманный штрих на полотне картины его жизни. Картины, которая открывается ему целиком лишь в последний день, когда он уже осознанно совершает завершающие мазки.
Так что же побуждает кинодеятеля взваливать на свои плечи многократное бремя работы над картиной? Ответ, как мне кажется, очевиден. Лишь принимая непосредственное участие во всех ключевых моментах кинопроизводства, художник может передать зрителю действительно авторское видение. Такой метод, часто наполнен изъянами, которых удается избежать картинам с распределенным управлением творческим процессом, но лишь этот метод способен передать однозначное послание. "Гран Торино" - это одно большое письмо к благодарному зрителю и почитателю таланта Клинта Иствуда. Одна большая исповедь. Один большой реквием...
Перечисляя вещи и героев, которые оттеняют фигуру Уолта, я не упомянул его Форд Гран Торино. Не упомянул по вполне объяснимой причине. Гран Торино не играет второстепенную роль, он такой же полноправный герой фильма, как и сам Уолт. Впрочем, я бы даже не стал отделять их друг от друга, но Иствуд сам сделал это в конце картины. Старый, но не потерявший лоска, притягивающий внимание всех, кто видел или слышал о нем. Предмет гордости, приносящий радость и беду, часть существа героя, его бессмертная часть. Клинт Иствуд подарил ее. Кому? Не знаю, но надеюсь что тот, кому она достанется, будет ее достоин.
