Honin

Втоптанные в грязь каждым вторым смотревшим, «Сказки юга», возможно, заставили «Коробку» принять более скромную и безобидную форму. Там, где «Сказки» удивляли ироничным хаосом интертекста и абсурдно обнимали похабные нулевые, в «Коробке» — успокаивающая ритмом стилизация «старых добрых» семидесятых. В «Сказках» мы с дискомфортом наблюдали переизбыток и деконструкцию всего знакомого, в «Коробке» — акцентированный «уют» в выборе узнаваемых объектов — ритмичность покойного Кубрика (которого, по правде, в этом фильме немного больше, чем надо), хичкоковская блондинка в ужасе, научная эйфория, ретро сай-фай и теория заговора. Все эти мифологические уже образы, сами по себе, разумеется, ничего не значат, но самое интересное — догадаться, для чего они понадобились в наше время.

Середина 70-х — одного из самых депрессивных десятилетий в истории, очередной виток массовой паранойи, когда объявился террор, естественная человечность, поглощённая своими технологиями, сошла на нет, стала популярной тема манипулирования человеческой психикой — «не забывайте, что настоящая война — суть купля и продажа», а знаковым культурным мотивом стала энтропия — теория исчезновения энергии внутри замкнутой системы-коробки, отсутствие связей, исчезновение сущностей.

«Ваши дома — коробки. А ваши машины — это коробки на колёсах. На работу в коробке. И в коробке домой. Дома вы сидите, уставившись в теле-коробку. Она разъедает вашу душу, пока ваше тело, которое, по сути, тоже коробка, увядает, а потом умирает. После чего его кладут в последнюю, деревянную коробку. Для разложения.»

Личный ад четы Артура и Нормы в «Коробке» незаметно вырвался за пределы локальной коробки их жилища прямиком в «открытый мир 70-х». Артур и Норма — нормальная семья, живут как все, платят за учёбу ребёнка, обладают статусным и престижным Шевроле Корветом, купленным, однако, в кредит, глава семьи служит в НАСА, однако вместо того, чтобы отправиться на Марс, мастерит протезы для увечной супруги. Его коллеги — специалисты и люди науки, вслух ужасаются технологиям — рентгеновским лучам, что лишили приятную Норму пальцев, впрочем, их страх быстро сменяется интересом: какую сумму заплатил беспечный рентгенолог в качестве штрафа. 10 тысяч? так мало? — и вот здесь уже настоящий ужас. Сынишка презирает стариков, а безупречная внешне молодая женщина, под одеждой скрывает изуродованную ногу. Телесное, материальное уродство рифмуется с уродством моральным, впрочем, телесное легко исправить, изготовив пластмассовый протез, который оказывается «настоящим чудом». Накануне Рождества, семья не верит в Санта-Клауса, ведь «в Санта Клаусе нет логики», впрочем, Санта скоро объявится на самом деле, показав, что именно значит «отсутствие логики». Норма, проговаривает успокоительное сартровское «ад — это другие», в то время как её сын играет в «Монополию» с няней, чьего настоящего имени Норма не знает, няней, которая у себя в комнате вооружившись ниточками, тщетно пытается воссоздать отсутствующие связи и советует людям посмотреть в зеркало. Пинчоновское «V» — как инициал, который всё, что осталось от личности, рифмуется со знаком «victory», который в свою очередь, ловкой монтажной склейкой, рифмуется с башнями-близнецами ВТЦ, которые ещё существуют в 1976-м. Коробка с кнопкой — «алюминий, стекло ручной выдувки, смотрится дорого», внутри оказывается совершенно пустой.

Фильм закончился, диск вынут и помещён в свою коробочку, как герметичный фрагмент киноистории, постмодернистская шутка с назойливой старомодной моралью, местами корявый сборник киноцитат от претенциозного синефила, показавшего нам выдуманный мир, покрытый винтажной дымкой, условный 1976 год. Однако, в следующем после Рождества-76 году, мир уже увидел «Звёздные войны» и погрузился в «блаженство без отчаяния», в 80-х человеческая личность целиком мутировала в информационную плоть кроненберговского «Видеодрома», а в нулевых, из этой плоти народились Другие - безличная парочка в белых одеждах, которая нагло ухмыляется нам с экрана в «Забавных играх» и клюшками ломает ноги своим родителям — обитателям потребительского рая. А затем будет впору процитировать Тимберлейка-пророка из «Сказок юга»: «так вот и кончится мир». В «Коробке» финальная возможность пошлого выбора, как для Артура и Нормы, так и для всех людей, иллюстрирует теорию предопределённости, фатальности истории.

Возможно, этого не случилось бы, если бы в 1976-м, «пациент Арлингтон Джеймс Стюард принёс своё устройство в частные жилые кварталы» «по-настоящему» и «на самом деле».